Год призраков - Страница 39

— На горизонте появился город, в который мы направлялись, — рассказывал он. — Мне показалось, что я вижу рай небесный. В солнечных лучах здания отливали чистейшей белизной. Чем ближе мы подходили, тем красивее он становился — даже улицы были белыми. И пусть это послужит тебе уроком…

Я кивнул.

— Наш корабль привлек чаек — сотни их кружили в небесах, думая, что подходит рыболовецкое судно. Вот тогда-то я и понял, отчего город такой белый: дома и улицы были покрыты засохшим птичьим дерьмом. За долгие годы эти чайки изгадили там все.

Когда я вернулся в нашу половину, мама выпивала и курила за обеденным столом. По ее лицу я понял, что она не в настроении, а потому, несмотря на холод, пошел в свою комнату, забрался одетый в кровать и натянул на себя одеяло. Немного спустя в моем коконе накопилось тепло, и меня сморил сон. Мне казалось, что прошло всего несколько минут, когда меня разбудил Джим — он стоял рядом с кроватью, завернутый в одеяло.

— Вставай, — сказал он.

Я открыл глаза.

— Сейчас полчетвертого, а папа все еще не вернулся.

— И сколько времени прошло?

— Уже часов пять. Даже если бы он полз, все равно должен был вернуться.

— А что говорит ма?

Джим закрыл глаза, закинул назад голову и издал носом хриплый звук.

— Она вырубилась на кухне. А Мэри стало еще хуже. Нам нужен детский аспирин. Бабуля взяла Мэри к себе, закутала и уложила на диван. А я иду искать папу.

— Тебе стало лучше?

Он сел на краешек кровати и покачал головой. Я только раз видел брата таким слабым — когда пошел на одно из его борцовских соревнований и он проиграл. Мне представился отец — как, увязнув по пояс в снегу, он не может сделать ни шагу и медленно погружается все глубже и глубже, точно в болото.

— Я пойду, — вызвался я.

— Хорошо, — согласился Джим.

Я сбросил с себя одеяло.

— Я смогу, — сказал я, и та часть меня, которая не хотела никуда идти, вдруг куда-то исчезла.

— Тебе придется через окно.

— Я только боюсь провалиться.

— Снег уже не идет, а сугробы вроде покрылись коркой льда, так что будешь нормально скользить.

Я встал с кровати и пошел к шкафу — взять пальто.

— Уже поздно, скоро стемнеет. Нужно добраться до магазинов и поискать его. Если там не найдешь, сразу же возвращайся.

— Хорошо.

Перчатки мои были давно потеряны, а потому я достал из комода пару белых носков и надел на руки.

— Капюшон подними, — сказал Джим.

Мы пошли в его комнату.

— А Бабуля знает? — спросил я.

— Если б знала, то фиг бы тебя отпустила.

И Джим поднял окно.

Внутрь ворвался холодный ветер, и я подошел к окну. Брат помог мне забраться на подоконник, и я наконец выполз на крышу. Неожиданный холод и вид домов, засыпанных снегом, напугали меня, и я присел на корточки. Свинцовые краски неба были такими же насыщенными, как цвет лампочек с пузырьками.

— Ну, если не будешь срать, то слезай с горшка! — прокричал Джим, и я почувствовал его руку у себя на плече.

Я оглянулся — он стоял, высовываясь из окна. Добравшись до края крыши, я лег на живот, как прежде отец. Джим был прав: на поверхности снега была ледяная корочка. Я уже успел проделать половину пути, когда меня обуял страх провалиться. Я вообразил себе, как задыхаюсь в снежном плену, от ужаса стал двигаться быстрее и наконец упал. Решив, что я все-таки провалился, я закричал. Снег, который самортизировал мое падение, доходил мне только до пояса. Я встал и перевел дыхание, удивляясь тому, что сумел выбраться на дорогу. Насколько хватало глаз, дома с обеих сторон улицы были засыпаны снегом, причем высота заносов понижалась к проезжей части. Я вспомнил урок Закона Божьего, на котором миссис Гримм рассказывала нам, как расступилось Красное море.

Медленно, словно во сне, я двигался вперед. Ветер стих, и воцарилась такая тишина, что в какой-то момент мои уши сами произвели звук и мне показалось, что я слышу, как меня зовет Бабуля. Я пробирался к Хаммонд-лейн в конце квартала, надеясь, что снегоуборочная машина прошла там больше чем один раз.

Снова повалил снег. Громадные влажные снежинки падали вокруг, и когда я выбрался на Хаммонд, до наступления темноты оставалось не больше часа. Мои кроссовки промокли и подмерзли. Снег забивался под брюки, а носки были совсем не то что перчатки. Из носа капало. В конце квартала пришлось перебираться через громадный сугроб, нанесенный снегоуборочной машиной. Снег в сугробе был довольно плотным, но мне было страшно забираться наверх, потому что снежная груда казалась высоченной — футов под двадцать. Спустился я на улицу, покрытую всего несколькими дюймами утрамбованного снега. Хаммонд-лейн вела прямо к магазинам. Я устал, но идти стало нетрудно, и я вздохнул с облегчением. За моей спиной из мрака появился черный автомобиль, цепи на его колесах издавали ритмичный звук. Я знал, что это мистер Клири, директор Ист-Лейка, потому что левую руку он держал на баранке, а правую, как и всегда, у горла. Я помахал ему, но он меня не заметил.

Парковка перед магазинами была расчищена и окружена высоченными снежными стенами, напоминая форт. В гастрономе, кондитерской, супермаркете и «Пицце Хауи» было темно, но в конце аптеки вроде бы горел свет. Я представил себе отца — как он стоит у прилавка и разговаривает с продавцом, на носу у которого очки с толстенными стеклами, — и прибавил шаг.

В окне аптеки висел старый постер: коппертоновская девочка, с которой собачонка стаскивает трусики. Внутри явно горел свет, и я, берясь за ручку двери, заглянул внутрь, увидев главный проход между полками. Дверь была заперта. Я попробовал еще и еще раз, потом перешел к боковой двери, чтобы заглянуть в другой проход, но там никого не было. Я постучал в окно. Тупо вглядываясь в освещенное неоновыми лампами пространство, я услышал звук колесных цепей на Хаммонд-лейн. Ритм движения замедлился, и я понял, что машина сворачивает на парковку. Оглянувшись через плечо, я увидел длинную белую машину, которая свернула с дороги и направилась прямо на меня; от света ее фар я сощурился. Я почувствовал такую слабость в коленках, что даже не мог сдвинуться с места. Во рту у меня пересохло. Колесные цепи машины, медленно двигающейся по парковке, клацали в такт с биениями моего сердца. Когда машина доехала до «Пиццы Хауи», страх взорвался во мне, и я бросился за угол аптеки. Передо мной была стена снега, наваленного уборочной машиной. Я вскочил на первую обледеневшую глыбу и стал карабкаться вверх, словно обезьяна, слыша, как за моей спиной останавливается машина и открывается дверь. Добравшись до вершины, я оглянулся на секунду, но, только спрыгнув, понял, что рядом с машиной стоит вовсе не человек в белом плаще, а продавец из аптеки. Падал я примерно с двенадцатифутовой высоты, и в момент приземления на снежный ковер глубиной в два фута колени мои подогнулись, так что я зарылся лицом в снег.