Тело тетушки затряслось — мы знали, что это означает смех.
— Мы хотим спросить об отшельнике из того места, где выросли вы с Бабулей, — сказал я.
— О каком отшельнике?
— О Беделии, — пояснила Бабуля.
На лице у тетушки появилось кислое выражение.
— О том, который жил в пещере на спаржевом поле, — добавил Джим.
Тетушка Герти рассмеялась.
— Да поможет нам Господь, — сказала она и сложила короткие ручки на груди.
— Помнишь, как мы туда ходили и кричали… — Тут Бабуля приложила ладонь к уголку рта и пошевелила пальцами. — Беделия, мы хотим тебя украсть?
— Ничего подобного, — возразила ее сестра. — Ничего такого не было.
— Чтоб мне так жить, — сказала Бабуля.
— Брехня, — бросила тетушка Герти.
Когда мы удалялись в свою часть дома, Дед поднял глаза над газетой и сказал:
— Спасибо.
В ту ночь антенна не давала мне спать, и я знал, что за открытой дверью шкафа в углу что-то есть. Видимо, Джордж тоже чувствовал это, потому что рычал во сне на краю кровати. После затянувшейся ночи, которая длилась, казалось, чуть ли не целую неделю, когда все мои мучительные сны наяву о Перно Шелле, растопленные страхом, потерялись в арктической метели, я наконец услышал внизу шаги матери. Прежде чем спуститься, я закрыл дверь шкафа, а потом босой ногой коснулся деревянного пола. Он был влажным.
Я сощурился, войдя на кухню, — там горела лампа дневного света. Мама ощипывала индейку, стоя у раковины в халате с закатанными рукавами; волосы ее были всклокочены. В пепельнице на столе горела сигарета, а рядом стояла чашка с черным кофе. Линолеум был холодным. В окне позади мамы я увидел серый рассвет и пар, поднимающийся над землей. Я подошел поближе, чтобы рассмотреть крупную розовую с желтым птицу — выпотрошенное нутро, заостренные крылья, клюв, волоски. Отцу подарили индейку на работе, и он привез ее домой, завернутую, словно ребенка, в полотенце.
— Двадцать шесть фунтов, — сказала мама. Она бросила индейку в раковину, стащила с руки резиновую перчатку и взяла сигарету. — Ух, здоровенная, стерва.
Она бухнула мне в миску безымянные хлопья, залила их восстановленным молоком, добавила половинку нарезанного ломтиками банана и присыпала все сахарным песком. Мы сели в столовой. Мама курила и пила свой кофе, а я ел.
— Что ты читаешь? — спросила она.
— «Собаку Баскервилей».
Ее осунувшееся лицо оживилось.
— Артур Конан Дойл, — добавил я.
— И кто твой любимый герой?
Перед моим мысленным взором возник доктор Ватсон с черным саквояжем в руке. Он помахал мне с другой стороны мощеной улицы, усыпанной снежком.
— Ватсон, — сказал я.
Мама затянулась сигаретой, на ее лице появилась улыбка.
— Я думаю, все эти истории на самом деле о Ватсоне, — проговорила она. — Он был ранен на Афганской войне в сражении при Майванде. Я думаю, это истории о возвращении Ватсона с войны домой, где он пытается вылечить себя писательством. Он врач, как и Конан Дойл.
— А что насчет Шерлока Холмса?
— Он наркоман и играет на скрипке.
Я кивнул, словно понимая, о чем она, и тут же спросил, кого мы ждем к обеду. Мама просмотрела список гостей, сопровождая имена короткими комментариями:
— Опять они принесут вонючую сырную голову…
В чаду от готовящейся индейки я, Джим и Мэри не отрывались от телевизора — там показывали парад «Мейси». Джим сказал, что без гигантских надувных шаров все это дерьмо собачье.
— И без Санты, — добавила Мэри.
— Ненавижу певцов, — вставил я.
— Они просто ставят пластинку на проигрыватель, а певец только рот разевает и кривляется, — сказал Джим.
— Гадость, — согласилась Мэри.
В комнату вошел Джордж и расположился на диване между Джимом и Мэри. Как только собака улеглась, Джим принялся совсем легонько щекотать три волоска на спине Джорджа. Наконец тот зарычал. Джим на несколько секунд убрал руку, а потом принялся щекотать снова. Когда это повторилось три раза, мы все рассмеялись, а Джордж вдруг щелкнул зубами — он не любил, когда над ним насмехались.
Мэри положила этому конец со словами:
— Прекрати. Сейчас будет Санта.
Но тот не появлялся еще час. Когда он наконец проплыл по экрану со своим мешком, в окружении приветственно машущих эльфов, то казалось, что на заднике своих саней он приволок фильм «Марш деревянных солдатиков» с Лорелом и Харди. Вернувшись на Северный полюс, Санта натянул на нас, словно одеяло, серый кошмар, и Мэри превратилась в Микки. Я так никогда и не мог решить, что отвратительнее — армия краснощеких деревянных солдат или куча волосатых чудовищ, вылезающих из пещер рядом с деревней, где разворачивались события. В фильме было и пение, которое никак нельзя было назвать гадостью. Лорел и Харди изображали идиотов, и нам это нравилось.
Чтобы убить время до прихода гостей, мы с Джимом взяли Джорджа и отправились прогуляться на школьное поле. Мы поболтались у баскетбольной площадки, заглянули в затихшее царство кузнечиков у сточной ямы, обошли поле по его границе. Наконец Джим сказал: «Идем, а то опоздаем», — и мы двинулись к дому. Я хотел рассказать ему о Чарли в озере, но когда мы добрались до края школьного двора, он принялся расписывать одну девчонку из их класса:
— Сиськи как торпеды. Встретишь ее — поднимай перископы.
А потом мы пришли домой, где все звенело от голосов и веселья. Запах жареной индейки был таким же густым, как аромат духов, когда мама собиралась на работу. Машины стояли у тротуара с обеих сторон улицы. Отец впустил нас через парадную дверь и велел поскорее переодеться.